Мое творчество, письменное и не очень

Из письменного творчества в основном хорошо получаются рассказы и драбблы. А еще мне нравится иногда ломать стереотипы))

Рассказ первый.
КРЫЛАТЫЙ
Первый лучик солнца тонкой нитью прорезал светлое-светлое небо цвета весенней лужи, изумрудной искрой зажег молоденький листочек в кудрявой березовой кроне; проник через стекло, присел на безмятежное лицо, нежно мазнул желто-розовой краской. Сомкнутые ресницы зазолотились в свете рождающегося дня, затрепетали и распахнулись, явив миру веселые зеленые глаза. Проснувшись, юноша улыбнулся солнцу, а лучик, сделав свою работу, поспешил дальше, оставляя за собой молодого человека, который, собираясь, высвистывал, как дрозд. Луч проскользнул в окно следующей квартиры и так же легко и заботливо осветил другое лицо. От теплого щекотания спящий пошевелился и нахмурил брови, а потом и вовсе отмахнулся рукой, сгоняя непрошеного гостя. Но дело было сделано — сердитый человек проснулся и, ворча на судьбу и солнце, сполз с кровати. Он был одногодком своему веселому соседу, но на этом все их сходство заканчивалось. Более того, он возмутился бы, сравни кто этих двух. Начать хоть с того, что стены в доме были, как говорится, картонными и хмурого парня порядком бесил беззаботный свист из соседней квартиры.
Хмурого звали Сергеем. Друзья, если они таковыми являлись, знали его как Серого, с его вечной дешевой сигаретой и бутылкой пива, сведенными у переносицы густыми черными бровями. Он был вечно мрачным, молчаливым парнем, одним из ничтожного множества в университете. Сонный на лекциях, равнодушный в компании, недовольный собой и окружающими — так он и прожил свои 22 года. Каждое утро начиналось с головной боли и извечного раздражения на всех и вся.
То утро не было исключением. Вот только к головной боли присоединился неприятный зуд в лопатках. Серый так и ходил весь день, злясь и почесываясь. На следующее утро он почувствовал довольно-таки болезненное покалывание, а потом и вовсе свалился с температурой и дикой резью в спине. Когда же он ухитрился посмотреть на свою спину в зеркале, то с ужасом обнаружил, что кожа на лопатках лопнула и через кровоточащую плоть пробиваются какие-то отростки. Росли отростки быстро, через пару недель затянулись кожей, пообросли перьями и превратились в огромные, метра в три в размахе, крылья. Белые ангельские крылья.
Сергей перестал бывать на людях. Он стыдился даже своей собственной матери — у нее всякий раз наворачивались на глаза слезы, когда она видела уродство своего ребенка. Днем новоявленный ангел сидел в своей комнате, стараясь ничего не разбить в квартире, а по ночам, закутавшись в плед, украдкой выходил на улицу. Сперва просто стоял, потому что ходить с двумя лишними громоздкими конечностями было неудобно, а потом однажды, поддавшись весеннему ветру, распахнул крылья, взлетел, перепугался насмерть и повис, запутавшись в проводах. Домой он приполз к утру, оставив добрую половину перьев в сети проводов. Серый боялся неба, боялся крыльев - они сломали ему карьеру, испортили даже надежду на личную жизнь, перечеркнули само спокойное серое существование. Как-то, закусив губу, попробовал отрезать крыло кухонным ножом и отказался от этой идеи. Проще было бы отрубить себе ногу. Уткнувшись лицом в подушку, с тоской слушал веселый свист из соседней квартиры и горестные рыдания матери из-за двери. В конце концов, в одно прекрасное свежее утро Сергей с трудом поднялся на крышу, взмахнул крыльями и... полетел, вверх и вверх, пока мог дышать, а потом безвольно опустил крылья и больше не шевелился, камнем летя к земле.
В восемь утра сосед Сергея вышел на улицу. Старая лямка портфеля, порыжевшая от времени, терла плечо. Что-то заставило его поднять голову. И юноша на миг, на короткий миг увидел в высоте человеческую фигуру с ослепительно сияющими белизной огромными крылами. Изумленно распахнув зеленые глаза, он смотрел, как ангел взмыл в утреннее небо и растворился в сиянии солнца. Какая-то удивительная трепетность родилась в его груди и не исчезла, когда он сдвинулся с места и пошел дальше, мягко улыбаясь, а ветер чуть шевелил его светлые волосы, и людям казалось, что за его плечами вздымаются потоки света, напоминающие два крыла.

Ого) Здорово)

Рассказ второй.
Не говори с цветами
(закос под романтические сопли)

Тихий гул ночного города. Рокочущий рев моторов изредка нарушает покой безлюдных улиц. Полная луна подернута сиренево-серыми облачками, как кружевными занавесками. Невнятное бормотание пьяных, храп бомжей на лавочках парка, громкий смех разгулявшейся молодежи. Мерное дыхание ночи...
Одинокая молодая женщина торопливо идет по пустынной улице, нервно прижимая сумочку локтем. Она чувствует себя неуверенно, потому что давно ощущает на себе чей-то пристальный, цепкий, как старушечьи пальцы, взгляд. Но, оборачиваясь, всякий раз видит лишь пустоту. И снова нервничает, когда ночь шелестит холодным, как осенний дождь, смехом. Внезапно перед женщиной возникает темный силуэт, и она отшатывается, испуганно вскинув руки к груди. Тень подходит ближе и превращается в мальчика лет десяти. Мальчик жалобно протягивает руки. Худой, неестественно бледный в лунном свете, заметно дрожит от холода. Женщине становится стыдно своего испуга.
- Ты замерз, малыш?- спрашивает она участливо и роется в сумочке в поисках мелочи. В следующий миг ее плеч что-то легко касается, а потом резкая боль пронзает шею под ухом. Женщина не успевает даже дернуться и в забытьи обмякает в объятиях высокого мужчины, припавшего к ее шее. Из тьмы появляется третья тень - белая, как мел, женщина. Она замирает рядом с мальчиком, и они ждут своей очереди, пока мужчина насыщается, и глаза их загораются алыми огоньками.

- Будь осторожен, милый,- Элоиза заботливо поправила воротничок Джеймсовой рубашки. Мальчик терпеливо ждал.
- Я знаю, мам.
- Берегись солнца, тебе вредно слишком долго быть на свету...
- Да все будет нормально!
- Ты у меня такая умница!- умиленно сказала Элоиза, любуясь сыном. Бледная матовая кожа, черные, чуть волнистые волосы и темные непроницаемые глаза. Совсем скоро ее Джимми будет разбивать сердца. «Ах, он весь в отца!»- подумала Элоиза и ласково погладила мальчика по голове.
- Разбалуешь ты его,- недовольно сказал Фрэнсис, когда ребенок ушел. Его супруга нахмурилась:
- Кто ж его побалует, как не я. Ты-то держишь его в строгости.
- И правильно делаю, позволю себе заметить. Как-никак, он мой сын и потомок Графа. Мы должны беречь фамильную честь.
Он чмокнул жену в нос и ушел почивать в свой просторный гроб.

Джеймс не любил школу. Во-первых, занятия не давали ему возможности спать днем, как другие нормальные вампиры, и заставляли пребывать при дневном свете. Потому Джеймс был несколько сонным и по возможности экономил энергию, заслужив клеймо «тормознутого». Во-вторых, он привык к спокойной жизни, в его маленьком мире были только он и родители. Здесь же царили суета и беспорядок. Люди слишком шумны. Гам вокруг нарушал хрупкое равновесие нежной души Джеймса. Кроме того, его, симпатичного новичка, постоянно дергали: лезли знакомиться, донимали глупыми разговорами, звали играть и прочее. Была бы его воля, Джеймс забросил бы школу и спал от рассвета до заката, как и подобает Сыну ночи. Но так хотели родители. Отец утверждал, что нынче другое время и нужно уметь приспосабливаться к современной жизни. Как раз для «познания нового века» Джеймс и был отправлен в школу.
Учитель нудил что-то про египетские пирамиды. Джеймс откровенно скучал. Когда-то, лет эдак восемь назад, он здорово интересовался Египтом, но сейчас выслушивать то, что он знал, да еще и в упрощенном варианте...
Дети ночи взрослеют медленно. Зато умственный рост не ограничивается никакими рамками. Джеймс обитал в этом мире ровно двадцать четыре года, хоть и выглядел на десять. Из-за этого он был вынужден торчать в нудной школе, хотя мог бы учиться в любом университете.
- Самая большая пирамида в Египте - пирамида Хеопса,- слащаво-восторженным голоском вещал учитель. Джеймс презрительно скривил уголок рта. Историка он ненавидел.
Дверь скрипнула.
- Прошу прощения за опоздание!
- Садись, Уоллен. С возвращением в класс.
Джеймс поднял голову. Почти незаметно раздул ноздри. В воздухе разлился цветочный аромат, в ладони точно бился чей-то пульс, тихо и робко. Мальчик скосил глаза и увидел светловолосую девочку, впорхнувшую в класс. Девочка поискала взглядом свободное место и без лишнего стеснения села рядом с Джеймсом. Он не шевелился, разглядывая неожиданную соседку.
Он всегда сидел один.
- Привет!- дружелюбно прошептала девочка, улыбаясь доброй улыбкой.- Меня зовут Мэри.
- Привет,- машинально ответил Джеймс. Цветочный запах исходил от нее, и это не были духи. Цветами пахла ее кровь, кожа, волосы.
Мэри была другая. Он понял это почти сразу. Другие девчонки завидовали ей, но сами сесть рядом с Джеймсом, тем более заговорить боялись, неосознанно ощущая барьер отчуждения, который он установил вокруг себя. А если какая и набиралась храбрости вступить с ним в разговор, то болтала чепуху и нервно хихикала, здорово трепля этим нервы.
Мэри сидела молча весь урок, прилежно внимая учителю.
На перемене Джеймс сам подошел к ней, игнорируя удивленные взгляды и перешептывания девчонок.
- Джеймс Маккей,- он вежливо подал Мэри руку, которую она торжественно пожала.
- Приятно познакомиться!- она шутливо сделала книксен.- Ты новенький, мне говорили... Я болела и была в больнице, потому не имела чести познакомиться с тобой.
- Тогда позвольте, мисс Уоллен, пригласить вас на чашечку чая,- церемонно сказал Джеймс и подал хихикнувшей «даме» руку. Мэри ему нравилась. От нее веяло стариной, о которой рассказывали отец и мать.

- Почему ты не боишься меня?- спросил как-то Джеймс. Они сидели на каменной ограде школьного двора. Мэри болтала ногами. Тень ясеня падала на ее лицо.
- А почему я должна тебя бояться?
- Другие боятся.
- Брось, Кристина и Кэтти с ума по тебе сходят!
- Пусть так. Но они ни разу не подошли и даже не попытались сказать мне это. Вывод - все дело в страхе.
- Вывод - ты совсем не разбираешься в людях, Джеймс!
- Я знаю людей лучше, чем ты думаешь.
Глаза мальчика становятся ледяными. Это правда, он может интуитивно улавливать чувства и отгадывать эмоции людей, находящихся вблизи. Видимо, все дело в ощущении крови. Или пульса.
Пульс у Мэри ровный. Она улыбается.
- Они просто стесняются, глупый!
- Почему ты называешь меня глупым?- не понимает Джеймс, но она отмахивается от разговора, хватает его за руку и тащит играть, заливисто хохоча. В ее тонких пальчиках, стиснувших его ладонь,- биение жизни, ее кровь играет весельем, как пузырьки в шампанском, от нее исходит аромат весеннего цветка - ландыша. Джеймс чувствует тепло ее души всем телом и всем своим естеством и неожиданно для самого себя расплывается в улыбке, заразившись смехом Мэри.
Закрыв глаза повязкой, он ловит ее. Он слышит ее сердцебиение и чует запах. Ему не нужны глаза, чтобы поймать ее, но девочка ловко выворачивается из-под его руки и бесшумно удирает. Оба сдерживают смех и бегают тихо. Им весело.

Джеймс вернулся домой под вечер. Солнце еще не село - значит, родители пока спят. Мальчик устало забрался в свой гроб и с такой редкой улыбкой на бледных устах уснул. До охоты еще есть время.
Выспаться ему не дали. Мать разбудила почему-то раньше уговоренного времени.
- Что случилось? Еще даже десяти нет,- сонно пробормотал мальчик, протирая глаза, а Элоиза нависла над ним. Ее холодное лицо не возвещало ничего доброго.
- Это ты мне скажи, милый. Почему от тебя пахнет цветами?- ее голос зловеще ласковый, а глаза прищурены.- Это человеческие духи, не правда ли?
- И что?- с вызовом спросил Джеймс. Скрывать от нее что-либо не имело смысла.
Мать посмотрела на него с жалостью.
- Никогда, слышишь? никогда не позволяй себе сблизиться с человеком, сынок. Что бы там ни было, какое бы не было сходство между нами и людьми, помни: все же, они - добыча, мы - охотники. Между кошкой и мышью не может быть дружбы или чего-то подобного. Подумай об этом. Иначе наступит день, когда ты очень пожалеешь...
Джеймс молча отвернулся и вышел на улицу, добро - на город опустилась благословенная прохлада. Мальчик прислонился к стене и глубоко вдохнул свежий воздух. Что может случиться плохого из-за его дружбы с Мэри? Она ведь совсем не такая, он не собирается ее есть, ни за что. Как они этого не понимают?..
- Джеймс? Эй, Джеймс!
Знакомый голос, знакомый запах ландышей, ставшее таким родным биение маленького наивного сердца. «Черт,»- выругался про себя мальчик и строго спросил подбежавшую к нему Мэри:
- Что ты тут делаешь?
- Представляешь, я потерялась!- радостно поведала ему Мэри.- Мы с мамой ходили за покупками, но я от нее отстала...- она с любопытством огляделась.- Не знала, что ты тут живешь. Мне так повезло!
- Тебе лучше уйти.- Джеймс оглянулся на окна. Ему упорно казалось, что мать следит за ним, спрятавшись за занавесками.- Они не хотят, чтобы мы общались. Пойдем, я отведу тебя к маме.
Элоиза, сузив полыхнувшие алым глаза, следила, как дети уходят вверх по бульвару. Фрэнсис бесшумно подошел сзади и обнял жену за плечи, а та сказала:
- Не нравится мне это, дорогой. Эта девчонка портит нашего мальчика.
Супруги обменялись одинаково долгими понимающими взглядами, в обнимку вышли из дома
и растворились в темноте подступающей ночи.

- Пока, Джеймс! Спасибо за все!- Мэри помахала мальчику рукой и взялась за мамины теплые пальцы. Джеймс смотрел им вслед, отчего-то улыбаясь, потом повернулся и неторопливо направился к дому. Ему было так странно тепло и легко, как никогда. «Может, пригласить ее в кафе?» Сейчас Сын ночи и потомок Великого Графа больше всего походил на замечтавшегося человеческого мальчишку.
Мягкая рассеянная улыбка не покинула его уст, когда он повернул ручку входной двери. Света в коридоре не было, но темнота была привычной и милой сердцу. Из столовой доносились голоса родителей. Пребывая в добром расположении духа, Джеймс захотел поделиться с ними радостью, сказать что-то приятное, сделать что-то доброе, не смотря на то, что это так по-человечески.
Столовую освещали тусклые свечи в старинных канделябрах, повисших на стенах. Мать и отец сидела за длинным столом. Улыбаясь друг другу, пили кровь из высоких хрустальных бокалов. На бордовой бархатной скатерти плясали испуганные тени. Элоиза подняла глаза на сына и милостиво ему кивнула:
- Присаживайся, милый. Сегодня мы не будем охотиться.
Джеймс сел рядом, поднес к губам бокал. Рука его дрогнула, но ни капли крови не пролилось на скатерть.
- Чья?- с усилием вытолкнул из себя одно-единственное слово.
- Какой-то девочки. Думаю, тебе понравится. Она была совсем молоденькая, и мы быстро ее поймали.
- ...ясно.
Он поставил бокал на место, стараясь скрыть дрожь рук. И так был бледным, но сейчас просто посерел. Такой родной, такой милый запах ландыша окружил его, сдавливал виски, щекотал ноздри. Он не мог пить. Не мог даже подумать о том, чтобы выпить ее крови...
- Милый, тебе нехорошо?- заботливо спросила мать, когда Джеймс встал и вышел из столовой, так и не притронувшись к ужину.
- Это для твоего же блага,- негромко сказал отец, но мальчик его услышал и только закрыл глаза.
- Да.

Солнце ярко сияло, радуя теплом прохожих и птиц. Было чудесное воскресное утро, буйно цвели абрикосы, грелись на крышах коты. Джеймс встал и деловито сверился с часами. Било одиннадцать. Мальчик достал из школьного рюкзака остро заточенные осиновые колья, старательно обернув руки плотной тканью — еще занозить ладони не хватало. Прошел в спальню, где в гробах мертвым сном почивали родители. Не дрогнувшей рукой загнал обоим в грудь по колу и, пока они корчились от боли, настежь распахнул занавешенные окна, впуская солнечный свет. Долго-долго смотрел пустыми глазами на скрюченные тела отца и матери, а в ушах звенели не их предсмертные крики и отвратительное шипение сгорающей на солнце плоти, а смех Мэри.

канэц

Круто) У тебя прям талант)

Спасибо...
а ты не пишешь, нет?

Tsukuri no Deidara пишет:

Спасибо...
а ты не пишешь, нет?

Да вот как-то не пробовала)

А ты попробуй) это здорово!
***
И еще три драббла о Дейдаре, моем любимом персонаже.
«Портрет маслом»

МАЗОК ПЕРВЫЙ. Цвет: белый.

Улыбка. Солнечная…
Полет…
Биение сердца ускоряется, спешит…
…безостановочный стук… в горле…
Внизу, под белыми крыльями, проносится в калейдоскопе голубая полоса реки, вся в синеватых движущихся холмиках – мелких волнах. По обеим сторонам голубой ленты – акварельные пятна изумрудной травы, серые валуны на серовато-желтых песках отмелей; мелькают стволы, шелестит листва, которую со свистом обрывает ветер. Проносится в головокружительном танце время…
И вверх – в небо!
Ветер рвет волосы, холодными, рваными поцелуями касается лица, треплет лопочущие рукава и подол черного плаща. Дикий восторг переполняет душу до краев, голубой глаз полон искр, в нем – бесноватый огонек,- от безумной свободы, неконтролируемой ярости, бушующей в природе… И рвется крик из самой глубины груди, победный, безумный от счастья, хриплый от рвущихся наружу чувств, и прерывается смехом, нет, хохотом взахлеб… И восторг – как буйная, благодатная гроза.
Солнечные лучи спутались с золотом длинных волос, ветер смешался с концами беспорядочно мечущихся за спиной прядей, и все заглушает неумолчный стук сердца. Движение – вперед и вверх. Пульс, пульс, пульс…
…тук… тук…тук… тук… тук… тук… тук… тук… тук…


МАЗОК ВТОРОЙ. Цвет: красный.

Хатаке Какаши сдвинул бандану, закрывавшую левый глаз, вверх. А под ней – пылало око, похожее на алеющий уголь, с черными точками в середине.
…Руку просто-напросто сдавило, сплющило, что-то смяло все кости, а потом, скручивая обмякшую конечность в жгут, затянуло в крошечную дырочку в пространстве, страшно, неотвратимо. Боль была ужасная, еще хуже, чем в тот раз, когда безжалостная, грубая, нехудожественная масса песка оторвала левую руку. Дейдара заорал даже больше не от дикой боли, а потому что чувствовал, как теряет последнюю возможность творить глиняные шедевры по-настоящему, ощущая меж пальцев прохладно-влажное прикосновение сырой глины к коже.
Руку, вернее, ту сдавленную смесь костей, мышц и нервов, затянуло уже почти по самое плечо – всего за пару секунд! Спасая все остальное от смертельной дыры, Дейдара конвульсивно дернулся вправо. Мерзейший звук разрываемой плоти, хруст костей, дробящихся на осколки, рвущиеся жилы, вены, связки. Сосущая дыра съехала куда-то в сторону и рассеялась, чтобы вновь появиться над головой. Подрывник, чуть не теряя сознание от боли, заставил себя пригнуться. Обрывок черного рукава прилип к огрызку руки, был еще темнее от крови; кровь капала на плащ, на белую спину и крыло глиняной птицы, рубиновыми каплями рассыпалась в воздухе, орошая землю. Дейдара обратил лицо вверх, но и без того ощущал, что дыра-в-никуда слабела все больше. Скоро она исчезла окончательно.
Ощущение, будто предплечье пилили Самехадой, сменилось тупой рваной болью. Хотелось забиться в уголок, темный и тихий, свернуться калачиком, прижав обрубок руки и по-собачьи поскуливая, и не двигаться – только бы боль хоть немножко поутихла! Вместо этого Дейдара негромко матерился сквозь зубы, стиснутые так, что челюсти болели, и отчаянно собирал расколотые кусочки здравого смысла, рассыпавшиеся всего на миг. Он успел сложить все кусочки в единое целое - вовремя, ибо сверху уже орали нападающие джинчуурики и его клон, и ситуация срочно требовала, чтобы Дейдара срочно смылся. Однако вместе со здравым смыслом вернулись и чувства, притупленные болью. Сознание, хоть и измученное, вновь стало чистым и холодным, а вот грудь начинал жечь огонь ярости. Душенька жаждала справедливости и утешения, а именно – отмщения. Хорошего взрыва, да. И, пожалуй, не одного.
- Будет вам за мою руку!- прошипел Дейдара из-под куста, злорадно наблюдая, как джинчуурики бесполезно колотит глиняного клона подрывника.

МАЗОК ТРЕТИЙ. Цвет: черный.

Слабый трепещущий язычок пламени дрожал и вздрагивал. Эта маленькая свеча не могла разогнать тьму в комнате, наоборот – притягивала ее к себе. Ночь тянет к огоньку туманные пальцы и отдергивает их, обожженные. Не добившись успеха, в бессильной злости сгущает мрак вокруг него, обволакивает свечку своей черной вуалью. Единое пятнышко света в ночи…
Дрожащий язычок широкими оранжевыми мазками закрашивает серое от темноты и усталости лицо, трепещущими бликами отражается в черном расширенном зрачке; тени ползут по контуру лица, тускло поблескивает стальная камера, наполовину скрытая непривычно растрепанной длинной светлой челкой. Глаз сонно полузакрыт и ресницы еле заметно вздрагивают при вздохе, но ловкие пальцы быстро двигаются: где-то приглаживают вмятинки, где-то вдавливают глину, замазывают, постукивают, отщипывают и придавливают. Ласково гладит большой палец белую головку птички, устраняя шероховатости, нечаянные царапинки и примешивая к белизне глины оранжевые блики свечи. Пальцы работают, создавая все новые и новые произведения искусства – шедевры, которые никто не в силах оценить,- но мысли самого творца далеко. Руки словно живут своей жизнью…
Затуманенным взглядом неотрывно смотрит на качающийся фитиль свечи. В голове бродили, переплетаясь, спотыкаясь и сталкиваясь друг с другом, разные мысли, к тому же не совсем приятные. Смутное состояние, смутное. Точно серый туман клубился в душе и душил, душил, разрастался и, упираясь в «душевные стенки», выдавливал все, кроме безнадежности и серого равнодушия – к окружающему миру, к искусству, к своим творениям, к себе… Осознание этого окончательно повергло Дейдару в уныние.
Мысли вяло шевелились в мозговых извилинах. Дейдара ухватил одну за скользкий серый хвост. Мысль извернулась по-угриному и выскользнула, оставив неприятный осадок о воспоминании о своей родной деревне, с которой, разумеется, все давно и окончательно покончено.
- Иди вон,- строго приказал юноша другой паршивой мыслишке, назойливо щекотавшей ему ноздри запахами парного молока и домашнего маминого пирога, который ему так и не довелось попробовать, да и не судьба вовсе.
Ох, родственники, родственники, близкие люди… Не доводят они до добра, да. Вон сколько хлопот у Учихи с его мелким придурком-братцем. Сасори-но-Данна правильно поступил, когда отделался от своей деревни. Наверное. Хотя многих это повергает в шок, да. А Дейдара… о, он свободная птица. Он – Художник. А Художник не привязывается к куче пищащих родственников, не должен. Его руки должны быть свободны, как и душа, и светлая голова, не обремененная заботами о близких, которым надо помогать, или о селении, которому ты непременно что-то должен.
А все-таки…
Ладонь сжалась, язычок в ней заскользил по новой порции материала, разминая его, смешивая с аккуратно отмеренным количеством чакры. Да, потом такая птица будет блестеть так, как не блестит простая глиняшка.
Фитилек дрожать перестал, и свеча горела ровно. Ее огонек напоминал хорошо вылепленную фигурку, только не из глины, а из пламени.
…И все-таки…
Перед глазами, смазываясь, проносились лица людей, с которыми он встречался. Размытые, как в тумане, и четкие, упорные, радостные, гневные, нежные… Дейдара сталкивался в бою со многими шиноби. Да, они были слабее; взращенные дома в мирных, мягких условиях, они не представляли себе даже в самых страшных кошмарах те испытания, какие прошел в свое время он. Да и сейчас нередко с таковыми сталкивался. Но, когда они погибали от его рук, он замечал в них что-то общее. Решимость? Торжество? Отблески какой-то совершенно непонятной ему любви? Да и правда – как можно испытывать любовь перед кончиной? Наверно, было все вместе. Да, было общее. Они умирали за что-то, умирали счастливые, зная, что их гибель не напрасна.
Дейдара отложил незаконченную фигурку и задумался. Неужели ради того, чтобы быть счастливым, человеку так нужно глупо рисковать своей жизнью, чтобы защитить что-то или кого-то? Как глупо! Этого просто не может быть. Это же нелогично! Он, Дейдара, живет ведь сам по себе, ни к чему не привязанный, ни с кем не имея ненужных, тягостных связей, и живет очень даже неплохо. Живет, да… Сражается за какую-то глупую идею Лидера, которая никаким боком его не касается. И, если его убьют, никто и не вспомнит о нем. Не останется ничего… Глупо, правда? И зачем тогда он здесь?..
«Зачем я живу?»
Дейдара стоял перед зеркалом, обнаженный по пояс. Спутанные волосы рассыпались по плечам, спине. В единственном, тоскливом глазу отражения он читал свой вопрос. Шумела вода, наполняя потрескавшуюся раковину.
Ради искусства? Да кому оно нужно, кроме него самого?.. Глупые слабые люди из селений. У них связаны руки тысячей обязательств, но они счастливы. Счастливы! Они знают то, что не может найти он.
Дейдара зло оскалился и сунул голову в раковину. Вода, уже добравшаяся до края, выплеснулась. У босых ног образовалась лужа. Дейдара поднял голову, помотал ею. Мокрые волосы ляпнули по зеркалу, забрызгав стекло. Юноша небрежно закрутил давно проржавевший кран и вышел с полотенцем на голове, мокрый и злой на весь мир.
Правильно. Ему и так хорошо, без всяких там людишек, которых почему-то надо обязательно защищать! Да, он живет ради искусства, своих прекрасных взрывов, этих пламенных, бунтарских моментов!
Он сгреб со стола несколько законченных птиц и вот так, полуодетый, мокрый, босиком, выскочил через дыру в стене, которую по ошибке кто-то назвал окном, в непроглядную ночь. Подняв руки к небу, раскрыл ладони. Птицы встрепенулись и помчались ввысь, ловя крыльями потоки холодного ветра.
Тьму разорвал победный огонь. Один за другим прогрохотали взрывы.
Где-то в глубине хлопнула тяжелая дверь и из пещеры, служившей членам Акацки пристанищем, высунулась недовольная синяя рожа Кисаме.
- Ты чё творишь, а?!- заорал он, щурясь в темноту.
- Опять Дейдара…- закатил глаза Сасори, как обычно, химичивший с марионетками в своей мастерской. Ему даже не понадобилось выглядывать в окно.
Новая вспышка взрыва выхватила из темноты ликующего Дейдару, чья фигура была будто облита огнем, волосы, развевающиеся на ветру, казались плавленым золотом.
Вот так, думал Дейдара, глядя на осыпающиеся с неба искры-звезды. Вот так. Вот зачем я есть. Не будь меня, не было бы и этого великолепия, такого прекрасного мига, который будит эти сонные существа, зовущие себя людьми. Я есть затем, что я есть. И больше ничего не нужно!

Просто супер) Нет слов...)

P.S.: Да, надо тоже попробовать что0нибудь написать)

А не сильно простовато, нет? Мой Дейдара не сильно отошел от канонического характера?
З.Ыю обязательно пиши что-то)) с удовольствием почитаю.

Tsukuri no Deidara пишет:

А не сильно простовато, нет? Мой Дейдара не сильно отошел от канонического характера?
З.Ыю обязательно пиши что-то)) с удовольствием почитаю.

Не, в самый раз))
Оки)

пара рисунков (акварель, акриловые краски)
Дей: http://i016.radikal.ru/1108/c8/3cab46914fc9.jpg
Сасори: http://s60.radikal.ru/i170/1108/3f/3e1c98f61094.jpg

Красиво))

Юки, это наброски Акацки-чибиков, можешь покритиковать? Мне надо знать, что где надо исправить, потому что я рисую впервые в таком стиле и в будущем планирую попробовать нарисовать их на компе.
http://s48.radikal.ru/i122/1108/74/92451a68a0c2.jpg - сасори
http://s46.radikal.ru/i112/1108/18/0d90c6f6b72f.jpg - дей
http://s11.radikal.ru/i183/1108/f3/7209fe225405.jpg - итачи

Заветное желание
Тик-так. Настенные часы мерно отстукивали время, толстая стрелка подползает к цифре десять. Комната погружена в полумрак, только полукруг света от настольной лапмы желтым пятном маячит на столе. Если постараться, то можно разглядеть множество приколотых к обоям плакатов с изображением воинственного подростка-брюнета с насмешливыми глазами. Там же, на стенах, обретались довольно корявые, но старательно намалеванные карандашами портретики того же брюнета с надписью «Саске» на русском, английском и японском. На столе — груда распечатки из манги с тем же Саске, тетрадь с незаконченным фанфиком с пафосным названием «Любовь и чидори». На подоконнике сидит сама хозяйка комнаты, рисунков и фанфика — двенадцатилетняя Ирочка. На спине ее темной футболки красуется неумело пришитый знак клана Учиха. Девочка смотрит в ночное небо и мечтает с наивной надеждой первой влюбленности.
Часы бьют десять вечера.
В небе проносится еле заметная сверкающая полосочка.
Ирочка широко распахивает глаза и провожает взглядом и улыбкой падающую звезду. Желание давно готово, его не нужно выдумывать.
«Я хочу когда-нибудь встретиться с тобой, Саске...»

Прошло больше шестидесяти лет.
Ирочка, нет, уже Ирина Сергеевна неспешно шествовала по осеннему парку. День солнечный, как раз для прогулки с любимыми внучатами. Мальчишки убежали далеко вперед, на то они и мальчишки, чтобы носиться, сломя голову. А она, пожилая дама,- вышагивает. Аллея пустынна, темно-серый асфальт усыпан золотыми и алыми листьями, и так тихо и мирно. А на том конце, том, дальнем, появляется чей-то силуэт. Ирина Сергеевна близоруко щурится.
Темные волосы, насмешливые глаза, бледный овал лица и экстравагантная одежда анимешного ниндзя. Саске Учиха подошел к Ирине Сергеевне и - чудо!- легонько приподнял уголки рта в улыбке.
- Твое желание исполнено... Я здесь.
Ирина Сергеевна долгих пару минут смотрела в лицо чужого ей насмешливого подростка. Ее морщинистое лицо не изменилось, близорукие глаза, лучащиеся спокойствием, остались такими же спокойными. Она отвернулась и прошла мимо все тем же неспешным шагом, мирно думая о чем-то своем.
Саске за ее спиной растаял серым дымком и растворился в золотом воздухе осени.
15.08.2011

Насчёт рисунков: Мне понравились Дейдара и Сасори, очень кавайненько вышли. Итачи тоже неплохо, но как-то не то...)
Насчёт драббла: Мне очень понравился сюжет и само написание. Очень интересно читать. Да и тема актуальная мне кажется) Все мы загадываем в детстве желания....)

Спасибо. А что не так с Итачи, можно поконкретнее? что в нем надо исправить?

Ну мне как-то лицо не очень нравится....

Может, дело в пенсне на ручке?.. А может в том, что он не мой любимый персонаж.

Может быть....)